Порочный ангел [= Уставший ангел ] - Дженнифер Блейк

— Если… — коротко подчеркнул Грант. Нинья Мария откинулась назад, пламя гнева зажгло ее щеки.

— Очень хорошо, осторожность не помешает. Но нужны также сила и натиск. Мы должны консолидировать нашу позицию, прежде чем легитимисты сумеют оправиться. Если мы этого не сделаем, в Никарагуа снова поменяется правительство. Уже шестнадцатое. И это меньше чем за шесть лет. События не станут развиваться в нужном направлении без наших усилий. Нужно действовать.

— Действовать, но не ради самого действия. Нельзя действовать, не обдумав все.

Женщина не ответила. Повисло молчание. Уокер повернулся к Элеоноре.

— А вы, мадемуазель? Не могли бы вы предложить нам свою точку зрения на эту трудную проблему?

— Я здесь еще не так долго, чтобы составить собственное мнение. И в любом случае, я сомневаюсь, чтобы оно могло как-то повлиять на вас.

В его глазах промелькнуло нечто, что подсказало Элеоноре: генерал Уокер оценил дипломатичность ее ответа, хотя вслух ничего не сказал. Изящным жестом руки, покрытой веснушками, он указал на Гранта.

— Грант прав. Предложение восстановить рабство было бы сейчас преждевременным, хотя лично я считаю отношение правительства Соединенных Штатов лицемерным, поскольку рабство ныне еще живо, оно легально существует в округе Колумбия. Однако, как уже сказала Нинья Мария, есть настоятельная необходимость пополнить казну. Я изучил отчеты «Транзит Компани», из которых ясно, что она должна правительству Никарагуа весьма значительную сумму по контракту, который разрешает перевозить пассажиров через территорию Никарагуа чартерными рейсами. Речь идет о сумме в десять тысяч долларов в год голос десять процентов от прибыли. Десять тысяч были заплачены за годы, начиная с 1849 и по 1852 год. Но несмотря на опубликованные в Нью-Йорке ежегодные отчеты о прибылях, превышающих два миллиона долларов за этот период, Никарагуа никогда не получала этих процентов, а за последние три года вообще ничего не заплачено.

— А как насчет двадцати тысяч долларов, ссуженных Гаррисоном? — спросил Грант. — У меня сложилось впечатление, что эта сумма была отдана под залог денег, причитающихся правительству?

Уокер покачал головой.

— Это был личный заем, данный мне в долг прошлой осенью, чтобы помочь укрепиться здесь. Гаррисон узнал, что Вандербильд и его родственники снова скупают акции. Он боялся, что меня вдруг вытеснят, а партия легитимистов споспешествует Вандербильду во всех переговорах по чартеру. Это как страховка для Гаррисона и Моргана, но в любом случае — это только часть долга.

— То была взятка, — пренебрежительно бросила Нинья Мария. — Если они такие дураки, что предлагают свои деньги, они вполне заслуживают того, чтобы эти деньги отобрать вместе со всем, что у них имеется.

— А смысл? — спросил Грант, сощурившись и предпочитая смотреть на Уокера, а не на нее.

— Я думаю, ты начинаешь понимать. Похоже на то, что Вандербильд сумеет убрать Моргана с поста президента «Транзит Компани» и занять его место. Вандербильд не хотел бы видеть сильного лидера, которого нельзя игнорировать или которым нельзя манипулировать в Центральной Америке, поэтому он против меня. Гораздо легче тянуть из страны, которая ввергнута в состояние хаоса. Он бы обрадовался, если бы меня убили. Именно поэтому я не могу позволить, чтобы транзитная линия снова стала инструментом в его руках.

— Тогда что ты предлагаешь?

— Аннулировать этот чартер, — тихо сказал Уокер. Грант откинулся в кресле.

— Но у правительства нет средств самому содержать эту линию.

— Зато Гаррисон и Морган — богатые люди, у них есть эти средства. Если их вытеснят из этой компании, я уверен, они воспользуются шансом, чтобы создать новую линию. Их вражда с Вандербильдом зашла слишком далеко, чтобы они отказались от такой возможности, не говоря уже о желании получить прибыль.

— Ты предлагаешь использовать неуплату прошлых лет как причину аннулирования существующего чартера и дать возможность Гаррисону и Моргану открыть новый, да?

— Причина совершенно обоснованная. И в этом вся суть. Мы не должны забывать, что казна пуста.

— А ты понимаешь, что таким образом мы сделаем Вандербильда нашим ярым врагом?

— А он и без того наш ярый враг. — Уокер опустил взгляд и взял в руки стакан с водой, давая тем самым понять, что дебаты закончены.

Поскольку Уокер не курил и больше не пил, мужчины вместе с женщинами перешли в специальную залу, оформленную в европейском стиле. Но несмотря на это желаемый эффект убранства не был достигнут — тяжелые панели и узорчатая красная ткань делали комнату тяжеловесной. Мужчины отошли в угол, оставив женщин наедине. Ситуация не из легких. Комплименты по поводу обеда были исчерпаны, темы убранства залы, красивых нарядов, погоды и климата обсуждены, и Элеонора напряженно думала, о чем бы еще поговорить. В наступившей тишине она уловила фразу из мужской беседы и немедленно сделала попытку воспользоваться ею.

— Должно быть, вам было страшно, когда к вам пробрался легитимист? И вы, наверное, рады, что зло наказано?

Нинья Мария скользнула по лицу Элеоноры холодным острым взглядом.

— Естественно, — сказала она и с внезапным раздражением повернулась к девочке с веером. Вырвав веер из ее рук, она отправила девочку на кухню. Когда за той закрылась дверь, Нинья Мария взволнованно принялась обмахиваться. Потом молча закрыла веер и швырнула его на столик с длинными тонкими ножками у дивана, обшитого узорчатой тканью. Несколько секунд она неотрывно смотрела на Уокера, но, поскольку тот не отреагировал на ее взгляд, вскочила и направилась к пианино с открытыми клавишами из желтоватой слоновой кости. Сев за инструмент, Нинья Мария принялась наигрывать вальс Штрауса. Технически она играла безукоризненно, но звуки были тяжелыми, в игре не чувствовалось легкости. Определенно, ей не хватало тонкости, и она не в состоянии сопереживать. Размышляя об этом, Элеонора не заметила, как сбоку подошел Грант.

— Я надеюсь, этот вальс мой? — Он грациозно поклонился, несмотря на револьвер, заткнутый за пояс.

Уокер наблюдал за ними из дальнего угла комнаты, и Элеонора не могла отказать. Она подала Гранту руку, приподнялась, и это движение напомнило ей о сегодняшнем полудне и ощущении его руки на своем плече. Чувствуя неловкость, она позволила обнять себя, решив отвечать на его прикосновения очень сдержанно.

Они медленно закружились. Грант оказался довольно искусным танцором. Он ступал уверенно, рука, обхватившая ее талию, лежала правильно, расстояние между ними было такое, как полагалось, и сторонний наблюдатель ничего предосудительного заметить не смог бы. Элеонора расслабилась и, подчиняясь ему в танце, выкинула из головы все, кроме музыки и ощущения силы его рук. Она почувствовала его взгляд на своем лице и медленно подняла темные густые ресницы. От выражения, которое она заметила в глубине его голубых глаз, вся ее кровь вдруг прилила к голове и трепетно застучала в висках. Элеонора поняла, что музыка смолкла, только в тот момент, когда подошедший генерал тихо захлопал в ладоши.